На главную   Содержание   Следующая   Жажда борьбы   В. ВИКТОРОВ Когда Борис Новиков вышел на корт и увидел перед собой амфитеатр стадиона, ему сразу же представилось, как двадцать лет назад, еще совсем молодым теннисным игроком, он выступал здесь против известного мастера Всеволода Вербицкого. И, оглядывая бесконечное разнообразие рядов, все эти спокойные, улыбающиеся, взволнованные лица, Новиков внезапно заметил среди них Вербицкого. Да, его бывший противник тоже был здесь, но на этот раз в роли зрителя. Что же, место на трибуне приготовлено и для него, Новикова. Давно ждет его спокойное, тепленькое местечко в стороне. Он будет сидеть там, и ничто не скроется от его опытного, спокойного взгляда. Он будет читать в сердцах и наблюдать это вечное, неутолимое стремление к борьбе и победе, которыми всегда охвачена молодежь... И вдруг строй печальных и медлительных мыслей резко оборвался: Новиков увидел Зденека Зикмунда. Вот он, его противник, с которым они вдвоем прошли через все круги испытаний. Их положение равно, и тут же Новиков поправил самого себя: если отбросить разницу лет. Но как отбросить эту разницу? Конечно же, все преимущества на стороне Зикмунда. Для того чтобы придти сюда, на этот корт, Зикмунд должен был добиться, казалось, невозможного. И он добился, в одной восьмой финала обыграв Корбута, в четверть финала – Аласа и в полуфинале – самого Негребецкого, чемпиона СССР. Как же он будет играть сегодня, вдохновленный своим успехом, своей непобедимостью? Да, он, Новиков, тоже смело шел вперед, к финалу. Матч с Андреевым, самонадеянным и сильным молодым противником, продолжался весь день, потому что игру то и дело прерывали ливни. Уже темнело, когда была сыграна наконец последняя, решающая партия. А утром, на следующий же день утром, Новиков играл уже против Озерова. На этот раз он победил Озерова всего в трех партиях, но и эта встреча унесла свою долю свежести, ясности, спокойствия, без которых невозможно одолеть этого сильного, уверенного в себе игрока, стоящего там, на противоположной стороне корта!.. Подача Новикова. Мячик взлетел • воздух, Зикмунд встретил его, отбил и стремительно бросился вперед, к сетке. И тут же Новиков услышал голос судьи; – Ноль – пятнадцать! Снова подает Новиков, и снова резкий и точный удар Зикмунда, и еще более спокойный голос судьи: – Ноль – тридцать! И не успел Новиков опомниться, как первая игре была проиграна, и за ней вторая игра, и так же кончилась третья, а в четвертой Новиков не сумел выиграть ни одного мяча, и счет стал четыре – ноль, Зикмунд играл у сетки, он слету убивал все мячи, он рвался вперед. Началась пятая игра. Подача Новикова. И с первого же удара пятнадцать – ноль. Еще удар – и счет тридцать – ноль. Зикмунд больше не выходит вперед. Он остается на задней линии, и все длительной борьба за мяч, все спокойнее темп игры. Белый шарик перелетает с одной половины корта на другую до тех пор, пока Новиков не добивается счета четыре – один. Подает Зикмунд. Снова мяч начинает свое утомительное путешествие, и снова Зикмунд держится позади, и вот еще одна игра Новикова: счет четыре – два. «Что же это значит?» – Новиков задает себе этот вопрос, хотя ему и так все ясно: Зикмунд решил вымотать его, расшатать так, как это сделали уже в свое время Белиц-Гейман и Негребецкий. После тех матчей каждый только мечтает об одном – вымотать Новикова. Еще бы! Ведь это же самый верный путь к победе. Зачем торопиться? Зачем рисковать? Новикова надо бить его же оружием – игрой на задней линии. Вот как хочет выиграть у него Зикмунд! И как бы подтверждая эту тревожную догадку, седьмая игра текла и текла, не имея конца, вызывая удивленный ропот на трибунах. С первой подачи Новикова счет стал пятнадцать – ноль, затем по пятнадцати, потом тридцать – пятнадцать, по тридцати, и судья объявил: «Ровно». Потом Зикмунд ошибся, счет стал сорок – тридцать в пользу Новикова, и судья объявил: «Меньше», Затем стало снова ровно, опять меньше и опять ровно... Новиков и Зикмунд вели борьбу, не покидая задней линии, изнуряя друг друга и зрителей этой бесконечной перекидкой, а судья бесстрастным, словно отсутствующим голосом-изрекал: «Больше... Ровно... Больше... Ровно… Больше... Ровно... Больше... Ровно...» Один только мяч надо было выиграть Новикову, один только мяч нужен был ему для того, чтобы прервать это мучительное мелькание! И он бил и бил, страстно желая, чтобы Зикмунд ошибся, чтобы хоть минуту отдохнуть от этой перекидки, выматывающей все нервы, но белый шарик снова и снова возвращался к нему. И Новиков не вытерпел. Когда мяч в двадцать пятый раз появился над ним, он не стал ждать его на задней линии, бросился к нему навстречу, вперед, к сетке, – и промахнулся. После этого уже Зикмунду нехватало только одного удара, чтобы выиграть эту бесконечную игру, но в ту же минуту Зикмунд также ошибся, положение снова выровнялось, и судья продолжал отсчитывать, как метроном: «Больше... Ровно... Больше... Ровно...» И вдруг кто-то из зрителей не выдержал и закричал; «Зденек, к сетке!» Но тот продолжал стоять на задней линии, возвращая мяч за мячом до тех пор, пока Новиков снова не бросился вперед, и тогда мяч, отправленный сильной рукой Зикмунда в дальний угол, подскочил, не встретил ракетки и покатился по сырому красноватому грунту... Так Новиков проиграл эту переломную игру, и всем было ясно, что он проиграл и партию. Но кроме того всем было ясно и другое: что под однообразным течением этого матча скрывается напряженная схватка. И теперь уже никто не кричал больше «Зденек, к сетке!», и Новиков заметил, как Озеров и Негребецкий, сидящие на скамеечке рядом, перестали улыбаться. Зикмунд начинает следующую игру, и его сильный, крученый мяч катится по корту. Еще удар, но на этот раз Новиков сравнивает счет. Он выиграл третью игру, четвёртую, и скрытная напряженность этой борьбы, проходящей под монотонный отсчот судьи, постепенно увлекла весь стадион. Новиков оставался верен, себе: он боролся за каждый мяч, он цеплялся за каждую возможность, он – игрок задней линии – пытался бороться теперь у сетки против первоклассного «сеточника». Проиграв первую партию, Новиков выиграл вторую. Итак, равновесие восстановлено. На доске под каждой фамилией стоит единица, но, начиная третью партию, Новиков чувствовал, что усталость прокралась уже в его тело. Все труднее перехватывать мячи, а Зикмунд попрежнему не хочет выходить вперед, и судья попрежнему отсчитывает свое бесконечное: «Меньше... Ровно... Меньше... Ровно...», – и каждый удачный удар Зикмунда трибуны встречают аплодисментами. Симпатии зрителей на стороне Зикмунда. Зрители почему-то любят, когда побеждает более молодой. Но разве это справедливо? И сочувственный гул трибун заставляет Новикова еще ожесточеннее броситься вперед. Нет, усталость может сломить его тело, но не дух! Мяч то и дело переходил с одной стороны корта на другую, и Новикову казалось теперь, что этот беленький шарик начинен усталостью, как бомба динамитом, и что поэтому его надо как можно скорее перебрасывать назад, на другую половину корта. Но мячик все чаще оставался на его половине, все чаще его отчаянные усилия не приводили ни к чему, и с каждым проигранным мячом все меньше оставалось сил. Сопротивление Новикова было сломлено – это было ясно всем. Шесть ударов понадобились Зикмунду, чтобы взять еще одну игру, с четырех мячей он добился победы в следующей, и вот уже третья партия закончена со счетом шесть – один... В перерыве, направляясь через парк в раздевалку, Новиков решил: «Пора кончать». Его окружили друзья, его забрасывали советами, а он отрицательно качал головой и твердил одно: «Выигрывать нечем». Подошел массажист, но Новиков махнул рукой: «Все равно не поможет»... И снова молодой, сильный, с литой грудью Зикмунд и невысокий, худощавый, то и дело приглаживающий свои редкие волосы Новиков заняли свои места на корте. Началась четвертая партия. Мяч, пущенный твердой рукой Зикмунда, взлетел в воздух, и снова, как и в первой партии, не успел Новиков оглянуться, как счет уже был четыре – ноль. Матч был проигран, и в этот, казалось бы, безнадежный момент внезапный ливень прервал течение игры. Укрывшись под навесом, Новиков смотрел, как косые струи дождя бьют по корту, по опустевшим трибунам. «Нет, надо кончать», – убеждал себя Новиков, и когда дождь перестал, когда судья снова взобрался на свою мокрую стальную вышку и пригласил игроков, когда мяч, пробитый Зикмундом, снова взлетел в воздух, Новиков стремительно бросился вперед, к сетке. Он рвался вперед и вперед, напролом, он рвался вперед – и сам не заметил, как выиграл игру. Вот и вторая игра за ним, и, еще не понимая, что происходит, все еще желая одного: поскорее уйти с корта, – Новиков заметил, что Зикмунд стал выходить к сетке. И, заметив это, просто из чувства противоречия, просто потому, что этот человек слишком измотал его всей своей предыдущей игрой на задней линии, Новиков решил: «Не дам! Ни за что не дам!», – и все увидели, как тонко и точно Новиков обвел Зикмунда, перебросив мяч через его голову, оттесняя Зикмунда с каждым ударом все дальше и дальше, и каждая попытка Зикмунда играть у сетки кончалась его поражением. «Нет, поздно... Не дам», – твердил Новиков и точными своими ударами оттеснял Зикмунда к задней линии, выигрывая мяч за мячом. При счете четыре – три в пользу Зикмунда, меняясь местами, Новиков внезапно заметил, что руки этого молодого и сильного человека дрожат. «Вот оно что, – подумал растерянно Новиков. – Неужели это возможно?». И еще не веря самому себе, он тут же решил: «Попробую усилить игру». И, приняв на ракету мяч, с силой посылая его обратно, Новиков внезапно почувствовал то, что не удавалось ему ни разу в течение всего этого матча. Он почувствовал живую, трепетную упругость мяча. И с этого момента мячи, таившие в себе только усталость, стали питать его руку живительной силой. Низкие крученые мячи Новикова все дальше отбрасывали Зикмунда от сетки. Счет игр стал четыре – четыре. И вот еще за одиннадцать ударов, всего за одиннадцать ударов, выиграна четвертая партия! В это трудно было поверить, но теперь на итоговой доске были выставлены две двойки. Предстояла пятая партия, в возможность которой никто не верил еще полчаса тому назад. И в пятой партии счет уже один – ноль в пользу Новикова, два – ноль, и теперь трибуны встречают аплодисментами его, а не Зикмунда, удары. Последним усилием воли Зикмунд пытался оказать сопротивление. Все чаще они сталкивались у самой сетки почти вплотную, почти каждый мяч разыгрывался в стремительной атаке, и судья едва успевал отмечать течение этой неутихающей борьбы: «Ровно... Больше... Ровно» (это Зикмунд у сетки убил мяч, сравняв счет)... «Больше» (это Зикмунд не сумел принять мяча). Нет, поздно! И Зикмунд оттеснен снова назад, третья игра осталась за Новиковым. И теперь он уже верит в победу так горячо и убежденно, словно никогда и не думал о поражении. Но и Зикмунд еще цепляется за ускользающий успех. Он, видимо, хорошо понимает, что сейчас, в эти минуты, должен добиться перелома, и опять звучит бесконечное судейское: «Ровно... Больше... Ровно... Больше». И зачарованные этой неиссякаемой жаждой борьбы зрители, затаив дыхание, ждут близкой развязки. Все ясно: проиграет тот, кто первый исчерпает свои духовные силы, потому что физические силы истрачены игроками уже давно. В пятой партии ведет Новиков со счетом четыре – ноль, как дважды уже вел игру Зикмунд. Затем выиграна и пятая игра, и теперь уже виден конец этого матча. Но Зикмунд все не сдается. Счет пять – один. Может быть, это перелом? Нет, нет, в следующей игре Зикмунд выигрывает одно очко, второе, но Новиков двумя ударами сравнивает счет, и тогда зрители видят наконец развязку этой встречи. Новиков обвел Зикмукда, снова пытавшегося выйти вперед, а затем и сам рванулся вперед, и победа застала его там, где должен был стоять в этом матче его противник, – у сетки. Еще последний мячик катился по корту, а к Новикову со всех сторон бросились его друзья и незнакомые люди, взволнованные удивительной выдержкой этого невысокого и не очень уже молодого человек». А самому Новикову в тот момент казалось, что эта невыносимо трудная победа вернула ему утраченные силы. Усталый до предела, он ощущал всем своим телом такой прилив острой радости, которую дано испытать только тем, кто умеет бороться и побеждать. Новиков стремительно рвался вперед, к сетке. Фото Э. Гутгарца Озеров и Негребецкий, сидящие на скамеечке рядом, перестали улыбаться. Фото Э. Гутгарца Зикмунд вел борьбу, не покидая задней линии. Фото Э. Гутгарца "Огонек", 1948, №42.