|
||||||||||||
|
МИКСТ. Сентиментальная история из спортивной жизни. |
||||||||||||
И вот однажды, в самом начале июня, когда в воздухе расплывалась неподвижная, белесая, сухая жара и листья на деревьях уже утратили свою салатовую свежесть, я сидел на трибуне теннисного городка в Лужниках (сейчас на этом месте олимпийский спортивный зал) и, защитившись велосипедной шапочкой от жестоких стрел висящего прямо над головой солнца, сощурившись, смотрел вниз, на площадку. Дело шло к полудню. Болельщики, ранним утром собравшиеся на трибуне, мало-помалу рассеивались, движимые мыслью о прохладительных напитках. Оставалось человек пятьдесят самых мужественных, а может, просто до последней крайности разморенных жарой и не находивших сил сдвинуться с места. На корте шла парная смешанная встреча, или, как говорят теннисисты, микст. Мелькали ракетки, с едва уловимым шелестом поглаживающие мяч вперед-вверх; двигались игроки, почти не отбрасывая тени; мячик, ударяясь около задней линии, поднимал облачко ржавой пыли, оставляя четкий, в виде сильно вытянутого эллипса, след; изнемогая на вышке, судья объявлял счет. Если бы не страшное пекло, все было бы, как всегда. Но внезапно во мне шевельнулось какое-то далекое, смутное воспоминание, и в евклидову геометрию теннисного корта оно никак не вписывалось. Что-то похожее на сегодняшний микст я видел, но где, когда? И вдруг забрезжило, закачалось, всплыло перед глазами... Сцена. Овация зала. Прима-балерина стоит, прижав к груди букет цветов, аскетическое, туго обтянутое кожей лицо блестит от пота, резко выступают ключицы, напряжены мышцы на худых руках... Было что-то общее у безмерно вымотанной спектаклем немолодой балерины и игравшей внизу, в паре с высоким блондином, темноволосой теннисистки. То же отрешенное, с гримасой болезненного напряжения лицо, натянутые, как струны, сухожилия... И манера двигаться – отшлифованная годами, экономная, предельно рациональная... По тому, как долго готовилась оно к подаче, как, пытаясь выиграть несколько лишних секунд для отдыха, не замечая брошенные ей мальчиками мячи, можно было догадаться, насколько ей тяжело. Корт накалился и, казалось, даже выгорел от зноя, а она, как мне тогда показалось, была лет на десять старше любого из четверки играющих. В перерыве между геймами, когда она повернулось, чтобы взять белое вафельное полотенце, я на мгновение увидел ее лицо. Слипшиеся на лбу пряди, темные круги под глазами, опущенные книзу углы рта... – Кто это? – спросил я у соседки, немолодой женщины с коротко подстриженными светлыми, с сединой, волосами и выгоревшими бровями. Она почему-то поняла меня сразу. – Ларионова, – назвала она некогда гремевшую фамилию и несколько иронически посмотрела на меня, видимо, удивляясь моему невежеству, а может, предугадывая мой следующий вопрос. – Но ей же сейчас, должно быть...– и я замолчал, прикидывая в уме, когда началась блистательная карьера Натальи Ларионовой. – Всего тридцать шесть лет, – несколько сухо ответила соседка. – Это ее двадцатый сезон. Партнера-то, надеюсь, узнаете? Партнера, высоченного парня с соломенной копной волос и крупным, хищным носом, я знал. Юрий Тарман. Он обещал стать игроком мирового класса – и не стал. Чего-то ему не хватило. Огня ли, честолюбия или искры божьей? Хотя, как мне вспомнилось, однажды он выиграл (не с Ларионовой ли в паре?) какое-то очень престижное открытое первенство. Сейчас Тарман был великолепен. Он загораживал собой всю сетку, добегал до безнадежных мячей, где надо, был коварен, где надо – прямолинеен и беспощаден. Белая тенниска прилипла к его лопаткам, волосы из соломенных сделались темно-русыми... Он выиграл гейм на своей подаче, не уступив ни одного очка, и почти в одиночку добил соперников, которые уже начали выяснять между собой отношения. Собрав ракетки, теннисисты отправились. в раздевалку, и передо мной снова промелькнуло лицо Натальи Ларионовой, но уже другое: мокрое от пота, усталое, несущее отблеск трудной победы, сотни, тысячи раз пережитой, но все равно такой необходимой, может быть, даже счастливое лицо. Моя соседка по трибуне несколько оценивающе, как мне показалось, взглянула на меня еще раз и, не знаю почему, поведала мне историю, которую, за исключением малозначащих подробностей, я передаю вам. – Говорят, все это началось так. Был сбор. В Сочи или Кисловодске – сейчас это, наверное, не так уж важно. Ларионова играла в паре со своим постоянным партнером (фамилия его, каюсь, вылетела у меня из головы – назовем его, ну, скажем, Н.). У Ларионовой настроение было скверное. А самолюбие у нее адское, мужское самолюбие. Попыталась она изобразить этакое демонстративное, чуть презрительное безразличие к тому, что происходит на корте. И, кажется, получилось. По крайней мере, Н., между нами говоря, зануда, каких мало, что-то ей сказал. Дескать, Наташа, если не хочешь играть, уходи. А она ему: «Не нравится – могу сыграть без тебя». «С кем?» – задал этот занудливый Н. совсем уже лишний вопрос. «С кем угодно».– «А все же?» – «Да хоть с любым из них», – и она сделала жест в направлении соседних площадок, где тренировались юноши. Н. ушел с корта. Ларионова окликнула высокого сутуловатого парня, который – здесь отдадим ей должное – действительно стоял ближе всех. У парня оказался первый разряд, и он встал в микст с тремя мастерами международного класса. Встал, как будто даже ничему не удивившись н ничем не выдав своего волнения. Итак, встали они в пару, – продолжала она свой рассказ, – Ларионова и совсем еще зеленый восемнадцатилетний Тарман (как вы догадались, это был он), и взгрели своих противников с какой-то обидной, даже оскорбительной легкостью, к полному посрамлению оказавшегося в самом что ни на есть дурацком положении Н. После этого на той половине корта появился сам Н., горевший желанием доказать совей партнерше, что и он чего-то стоит; еще два сета – и снова торжество самолюбивой Ларионовой. Когда пары уходили с площадки, Ларионова сказала своему юному партнеру, громко, так, чтобы слышали все: «Будешь играть со мной». И никаких вопросов. Никто не придал этому значения. Так, эффектная фраза, венчающая ее очередную эффектную победу. Но Тарман не был бы Тарманом, если бы на следующий день не явился на тренировку сборной и, не обращая внимания на скептические ухмылки, не встал в пару с Ларионовой. Та смерила его взглядом не менее удивленным, чем другие, но ничего не сказала, только бросила пару мячиков: «Подавай». А на другой половине корта уже ждали хмурые, жаждущие реванша Н. его партнерша… Когда сгустились сумерки, и тренировку пришлось закончить, всем было ясно, что новоявленная пара, этот наспех сколоченный теннисный мезальянс, ничем не уступает маститым, повидавшим Уимблдон и корты «Роллан Гаррос» мастерам. При определении состава сборной на весьма ответственную поездку за рубеж Ларионова сказала: буду играть только с… И назвала фамилию: Тарман. На нее пытались прикрикнуть, она топнула ножкой. Ее пригрозили оставить дома – она рассмеялась: без нее, первой ракетки страны, обойтись не могут. И тогда мудрое, всевидящее теннисное начальство сочло за благо не связываться с капризной примадонной и вынесло соломоново решение: провести контрольный матч: в случае поражения признать претензии Ларионовой неосновательными. В исходе эксперимента у начальства сомнений не было, ибо против «команды Ларионовой» должен был выйти уже не злосчастный Н., а знаменитый Эйно Ланс, да и партнерша была ему под стать. И как это получилось, никто до сих пор не понимает, но восемнадцатилетний Тарман и своенравная капризница Ларионова снова выиграли на глазах изумленного начальства и немногих собравшихся у корта знатоков. – Так не бывает, – сказал я. – Чтобы так сразу. Это же сюжет из кинокомедии о спорте: Антон Кандидов в воротах «Гидроэра». – Выиграли и поехали в турне, – никак не отреагировала на мои слова рассказчица. – Лавров они там, правда, не снискали, оркестры в их честь не звучали и тяжелые серебряные кубки им не вручали. Но ведь и раньше наши теннисисты не с пьедесталов на мир смотрели… Зато в каком-то далеком предварительном круге чемпионата графства Ньюг… Хьюг… – она запнулась, – ну, словом, неважно, они одолели знаменитую пару австралийцев, и те, в полной растерянности уходя с корта, даже толком не знали фамилий своих соперников. На открытом первенстве Италии Ларионова и Тарман дошли до четверьфинала, где в трехчасовой изнурительной борьбе проиграли будущим победителям турнира. По возвращении их обласкали. В газете появилось пространное интервью старшего тренера сборной, в котором он проводил слова великого австралийца Берджеса: «Я не встречал еще женщины, которая с такой легкостью читала бы на корте мои мысли, как ваша прима Ларионова». О Тармане знаменитый игрок отозвался более сдержанно, дескать, из парня может выйти толк. Сам же тренер подробно остановился на его недостатках (нестабильный удар слева, неуверенная вторая подача, неоправданный риск в критические моменты встречи), а в заключение отметил, что ведется целенаправленный поиск молодых талантов, чему свидетельство появление в сборной Тармана, и что путь в главную команду страны никому не заказан. Со следующего сезона начался их стремительный взлет. В Союзе они не проигрывали три года, – моя собеседница испытывающе посмотрела на меня, словно ожидая возражений. Я молчал. – Ни одного сета. Ни одного сета за три года. – А почему бы и нет,– корректно сказал я, чувствуя, что надо что-то сказать. – Потом они выиграли микст на открытом первенстве Франции и вышли в финал Уимблдона. Тарман уже считался второй-третьей ракеткой страны. Первой был... ну, вы знаете, кто... – Эйно Ланс... – Да. Честолюбие Ларионовой плюс колоссальное упорство и работоспособность Тармана дали результаты удивительные... Вы когда-нибудь видели Тармана в одиночке? – неожиданно спросила она. – Нет,– сказал я. – Не довелось. – Сегодня вечером увидите. Увидите и поймете. Я действительно увидел и, забегая вперед, скажу: был поражен, с каким фантастическим упорством боролся Тарман, изрядно потрепанный утренним микстом, со своим соперником, который был молод, силен и свеж. Он играл так, будто это был финал чемпионата страны, а уж никак не четвертьфинал открытого первенства столицы, первая проба сил перед сезоном. Тарман не любил проигрывать. Один гейм он держал не подаче соперника минут этак пятнадцать, не сосчитать, сколько раз имел «меньше», и все же выиграл... Но все это было потом, к вечеру, когда жара спала, оставив неправдоподобно вытянувшийся красный столбик на нагретом за день термометре, с реки подул ветерок и не трибунах замелькали черные кейсы пришедших сюда прямо с работы людей. А пока я с чрезвычайным вниманием слушал окончание этой поразительной, хотя и не вполне достоверной истории. – Потом Ларионова вышла замуж, у нее родилась дочка. Тарману определили в партнерши молодую перспективную теннисистку, и они с первой попытки стали чемпионами страны. Ларионова вернулась через год, и Тарман без колебаний расстался со своей новой партнершей. После перерыва восстановить форму было неимоверно трудно; к тому же Ларионовой уже стукнуло тридцать. Начались неудачи. Заиграли они только к концу сeзона... Прошло еще два года. Она давно не была прежней Ларионовой. Выросло новое поколение, новая волна теннисисток, агрессивных, зубастых девочек, играющих, как теперь говорят, в современной манере. Эта волна достала Ларионову и, что называется, накрыла ее с головой. Кончились заграничные турне, открытые чемпионаты, и травяные корты далеких стран... А Тарман стал первой ракеткой Союза: Эйно Лане оставил спорт и сел дописывать кандидатскую по медицине. Мискт они по-прежнему играли вместе, хотя успехи их становились все скромнее и давались все труднее. Три года назад, когда Ларионовой исполнилось тридцать три, она решила поставить точку. Рассказывают, что, возвращаясь с тренировки, она увидела каток, укладывающий асфальт, положила свой «Данлоп» на дымящуюся черную крошку, и ее ракетка навсегда осталась замурованной в серых асфальтах у западной трибуны стадиона «Динамо»... Это было сделано красиво и напомнило прежнюю Ларионову, непобедимую и неукротимую. – Слишком красиво, чтобы, быть правдой, – сказал я. – Как вам будет угодно, – пожала плечами рассказчица и продолжала: – Через два дня домой к Ларионовой пришел мальчик и принес ей ракетку «Данлоп», тринадцать с половиной унций, точно такую, как та, что была погребена под беспощадной тяжестью асфальтоукладчика. «Дядя велел отнести, – объявил посланец,– высокий, во-от с таким носом, и пачку жвачки дал». Ракетка блестела лаком и играла на солнце... Через день они снова тренировались вместе. Сейчас ей тридцать шесть, ему – двадцать восемь. Ларионова в одиночке уже не выступает и выходит только в паре. Тренируется, говорят, до изнурения. И все ради того, чтобы сыграть микст в пяти-шести турнирах за целый сезон... Играют они неровно, и больших побед за ними нет. Она замолчала. Внизу рабочие из змеистых черных шлангов поливали корт, и брызги висели в воздухе, рождая маленькие эфемерные радуги. – История не совсем спортивная, не правда ли? – грустно улыбнулась моя соседка. – А может быть, это... любовь? Или что-то в этом роде? – предположил я. – Нет. Скорее, верность. И еще умение отдавать долги, не считая копеек... Он подарил ей уже три года. Три года она играет с ним и благодаря ему. Ведь это ее двадцатый сезон, – повторила она. – И, наверное, последний... Она поднялась с места. – Откуда вы все это знаете? – спросил я. – Моя жизнь прошла здесь. Сначала на корте, потом на трибуне. Да эту историю многие знают. А впрочем, если не хотите, можете не верить... Но я поверил. И в чудо, происшедшее на сборе в тихом Кисловодске, и в ракетку «Данлоп» на раскаленном асфальте, и во всё, всё... Минуло, ушло безвозвратно то прекрасное время, и осталась от него только видавшая виды ракетка с расползшимися струнами... Ларионова давно сошла. Ей за сорок, и я иногда вижу на трибуне ее уже начавшую терять спортивную подтянутость фигуру. После ухода Ларионовой Тарман стал играть заметно бледнее. В тридцать с небольшим, совсем молодым, сошел и он. Отчего? Никто не знает... Чемпионка мира по конькобежному спорту Римма Жукова с увлечением играла в теннис. Фото Л. Вяжлинского из журнала "Огонек", 1951, № 50. Еще несколько рассказов опубликованы в книге: Сергей Королев. Как я стал болеть за "Спартак". М.: АСТ, Олимп, 2008. http://sergeikorolev.sitecity.ru/ltext_1503185512.phtml?p_ident=ltext_1503185512.p_1912031057 |
||||||||||||
