|
|||||||||
| Очарование голубого льда.
Ностальгия |
|||||||||
Правда, большинство знаковых компонентов западной культуры (мода, музыка, кино и т.д., вплоть до безобиднейшей жевательной резинки) все еще кажутся властям предержащим чрезвычайно сомнительными с идеологической точки зрения. Поэтому культурные связи крепили, про мирное существование толковали, но выпустить в прокат без купюр лучшие зарубежные фильмы, легализовать "Битлз", начать производить или хотя бы покупать за бугром - для всех, а не только для посетителей "Березок" - настоящие, американского вида, джинсы было страшновато, как говорится, слабу. А вот показывать чемпионаты по фигурному катанию дозволялось, это было меньшее зло, хотя понятно, что фигурное катание, с неподцензурной музыкой, с неконтролируемой эстетикой, с несоветского дизайна костюмами - это совсем не то же самое, что плавание или штанга. Так что фигурному катанию суждено было сыграть некоторую, причем не самую последнюю, роль в сложном и многотрудном движении нашего общества в направлении мировых ценностей и универсалий. ВРЕМЯ ТАНЦОРОВ Бум фигурного катания начался в СССР после европейского чемпионата 1965 г., который проходил в Москве, в лужниковском Дворце спорта, ровно 35 лет назад, с 11 по 15 февраля. Лет за десять до того, в середине 50-х, для нас был событием приезд в Москву фигуристов из братских стран социализма, из второго европейского ряда, вроде чешки Дагмары Лерховой или венгерки Ходвич Полинкаш. Но и эти были на голову выше нас, и на этих все еще смотрели снизу вверх, хотя надежды не теряли. "Если три года назад наши фигуристы по сравнению с зарубежными спортсменами казались учениками, - с удовлетворением писал журнал "Огонек" в феврале 1954 г., - то теперь они уступали лишь в легкости и непринужденности исполнения некоторых композиций". Фигуристы тогда, кстати, выступали на площадке стадиона "Динамо", где обычно проходили матчи хоккеистов, - современного дворца спорта в Москве еще не было. А теперь приехали люди выдающиеся - вспомним хоть знаменитых чехов Еву и Павла Романовых, троекратных чемпионов мира (а после победы в Колорадо-Спрингс в том же 65-м - четырехкратных). Ева и Павел превозносились у нас как пример для подражания, как те, с кого следует делать жизнь, кто трудом и упорством (что правда) добился всего - что характерно для граждан стран социализма, к которым в те времена уже (или еще?) относилась Чехословакия. Детский, но притом высокоидейный журнал "Пионер" еще в начале 60-х напечатал их фотографию и посвятил им следующие в высшей степени дидактические строки: "Сестра и брат Ева и Павел Романовы - мастера по фигурному катанию на коньках. Они хорошо учатся, изучают иностранные языки. Три раза в неделю они встают в полчетвертого утра, чтобы успеть на тренировку. У них на все хватает времени". Наши в танцах не блистали. "Время танцоров" для нас еще не наступило. Людмила Пахомова, долго выбиравшая между парным катанием и танцами на льду, лишь незадолго до московского чемпионата Европы определилась окончательно и начала кататься со своим тренером (по танцам) Виктором Рыжкиным. Но на чемпионат они не попали, руководство отдало предпочтение более опытной танцевальной паре Велле-Трещов, которые, насколько я помню, заняли место во второй половине второго десятка. Пахомова - Рыжкин поехали на чемпионаты Европы (в Братиславе) и мира (в Давосе) только в следующем, 66-м году, а на европейском чемпионате 67-го в Любляне Пахомова каталась уже с Александром Горшковым... Людмила потом вспоминала о том, как, сидя на трибуне лужниковского Дворца спорта, восхищалась зарубежными парами и ощущала колоссальное наше отставание. "Я была в каком-то упоении... Еще только спортсмены выехали на разминку и уже заворожили зал - самой плавностью движений, свободой, изяществом внезапных поворотов, особенно английские пары... Это была демонстрация новой, специфической эстетики - строгость, скорость, стиль, темперамент, сдержанный, без ярких внешних проявлений". И вот еще - о Еве и Павле Романовых: "Я смотрела и не понимала: почему они скользят? Момент толчка и посыла тела я не успевала заметить. Они просто плыли, как лебеди плывут, - мы же не видим их лапки под водой". Между прочим, именно в Москве в 65-м началось восхождение лучшей танцевальной пары второй половины 60-х - Дианы Таулер и Бернарда Форда. Они заняли четвертое место, хотя, на взгляд неспециалистов (а может, и специалистов), все три английских дуэта были изумительны, и трудно был определить, кто из них лучше и выиграет сейчас, а кому придется подождать еще один сезон. Эта английская пара была весьма своеобразна: в ней первую скрипку играл партнер, который, по идее, должен был оставаться фоном, благородным джентльменом, дающим возможность блистать прекрасной партнерше. Впрочем, подобное иной раз случалось у британских пар и крайне редко (почему-то!) - у советских. Танцоры произвели тогда на публику чрезвычайно сильное впечатление. Наш неискушенный и добродушный зритель не желал понимать, что танцы - это периферия мира фигурного катания, что их, танцоров, пока даже на Олимпийские игры не пускают... Кстати, чтобы освежить в памяти имена победителей, я заглянул в старую советскую энциклопедию. И, как ни странно, сразу вспомнил, что вторые призеры Суббридж и Хиккиботом - это Джаннет Соубридж и Дэвид Хиккиботом, то есть что они именно Джаннет и Дэвид, а не как-то иначе. А "бронзовые" призеры, Саддик-Кенерсон, - звались Ивонна и Роджер. Каким же сильным было впечатление от первого московского чемпионата, если мы помним имена не самых великих и знаменитых даже спустя три с половиной десятилетия! ПРАКТИЦИЗМ И НЕМНОГО ВДОХНОВЕНИЯ А из женщин-фигуристок запомнилась почему-то не чемпионка Регина Хейтцер (знаменитая голландка Дийкстра ушла, и совсем не великая Хейтцер естественным образом подвинулась на одну ступеньку вверх), а занявшая третье место француженка Николь Асслер, мягкостью, артистизмом и женственностью так напоминавшая мне (и не только мне) нашу знаменитую гимнастку, русскую березку Полину Астахову. Особенно запомнилось, как во время показательных Николь, один раз оттолкнувшись, в "ласточке" объезжала каток по периметру... Вообще женское одиночное катание было в середине 60-х, на мой весьма субъективный взгляд, наиболее пресным видом, во всяком случае, до появления Габи Зайферт и Пегги Флеминг. Во многом это было связано с большим удельным весом в общей сумме очков баллов обязательной программы, так называемой "школы". Некоторые фигуристки, преуспевающие в "школе", набирали такой запас баллов, что для общей победы им достаточно было откатать без больших ошибок достаточно простенькую, без сложных прыжков, произвольную программу. А подлинным талантам (и нашим в первую очередь) не хватало терпения для совершенствования в этом рутинном, малоинтересном деле, заявляла о себе мятежная душа вечных троечников... Это безобразие продолжалось аж до начала 70-х: Беатрис Шуба, не блещущая особыми талантами австрийская фигуристка, выигрывала чемпионаты Европы и мира и даже Олимпийские игры 1972 г. в Саппоро (где наша Марина Саная, кстати, заняла 18-е место...) Хорошо помню свою неизбывную неприязнь к этой тяжеловесной, как мне казалось, туповатой и по-немецки практичной Шубе. Абсурдность ситуации (а также, вероятно, и императивы наступающей телевизионной эпохи) сначала заставила международную федерацию ввести короткую программу, а потом принять более радикальное решение, упразднив позорный рудимент начала века - вычерчивание фигур на льду, программу обязательную... АМБИЦИИ И МИФЫ Так или иначе, к середине 60-х мы сумели добиться чего-то существенного только в парном катании: в конце 50-х супруги Нина и Станислав Жук несколько раз становились призерами чемпионатов Европы, хотя на первенствах мира и Олимпийских играх 1960 г. в тройку не попадали. Но к середине 60-х амбициозный и самолюбивый Жук уже ступил на беспокойную тренерскую стезю, а лидерами в парном катании стали ленинградцы Людмила Белоусова и Олег Протопопов, которые ранее неизменно уступали семейной паре Жуков, как и (на международной арене) знаменитому западногерманскому дуэту Марика Килиус - Ханс-Юрген Боймлер. И вдруг они каким-то непонятным, невероятным образом сумели сделать изумительный скачок вверх, оказавшийся неожиданным и для наших спортивных руководителей, и для зарубежных соперников. Хотя - почему непонятным? Все как раз очень понятно: честолюбие и адский труд. Белоусова-Протопопов сумели выиграть все что только возможно, в том числе дважды стать олимпийскими чемпионами - в 64-м в Инсбруке и в 68-м в Гренобле. У этой пары - стараниями журналистов - появился свой собственный миф: люди которые сами себя сделали вопреки трудным жизненным обстоятельствам, равнодушию спортивного начальства, считавшего их бесперспективными. Наконец, люди, успех которых основан был на взаимной любви и преданности, - у нас в Союзе это была если не первая супружеская пара на льду, то, во всяком случае, первая пара, создавшая лирико-романтический миф, столь блистательно воплощенный в знаменитых композициях "Грезы любви" (на музыку Массне), "Лунная соната" (известный шлягер Бетховена) и безукоризненных тодесах. А подобный миф, между прочим, дано создать только победителям. Потом уже превращение дуэта спортивного в дуэт семейный, супружеский сделалось общепринятой практикой - Пахомова и Горшков, Смирнова и Уланов, Роднина и Зайцев, Гаранина и Завозин, Моисеева и Миненков, Линичук и Карпоносов - и постепенно стало восприниматься публикой не в лирико-романтических тонах, а как проявление предельного практицизма и жизненной целесообразности. Но в середине 60-х эта чуть сентиментальная, немного советская love story, плюс очевидная подозрительность спортивного начальства, плюс уже обозначившийся ореол непобедимости обеспечивали Белоусовой и Протопопову стойкие симпатии публики. В те же годы Станислав Жук создал свою первую незаурядную пару, для чего пришлось демонтировать два очень приличных дуэта - Жук-Гаврилов (третье место на чемпионатах Европы и мира 1963 г. и почетное пятое - на Олимпиаде в Инсбруке в 1964 г.!) и Шаранова-Горелик (второе место вслед за олимпийскими чемпионами на первенстве Союза). Правда, новая пара Татьяна Жук (родная сестра тренера) - Александр Горелик попала в сборную СССР только третьим номером. Но в Москве в 65-м они стали третьими уже не среди советских пар, а в Европе. Спустя год в Давосе едва не обошли мировых лидеров, которые выиграли лишь одним судейским голосом... Но, если честно, серьезной угрозы для Белоусовой и Протопопова эти воспитанники Станислава Алексеевича не представляли: то ли таланта не хватало, то ли индивидуальности, то ли еще чего, не знаю... Забегая вперед, скажу, что найденный Жуком общий победный контур - маленькая, даже чуть коренастая, очень легкая и устойчивая партнерша и мощный, на голову выше ее партнер, сочетание не самое идеальное с точки зрения эстетики, но оптимальное с точки зрения спорта, - воплотился в знаменитой паре Ирина Роднина - Алексей Уланов и в еще большей степени Ирина Роднина - Александр Зайцев и Марина Черкасова - Сергей Шахрай. На московском чемпионате выступала еще одна очень симпатичная наша пара, Татьяна Тарасова (дочь знаменитого хоккейного тренера Анатолия Тарасова) и Георгий Проскурин. Они катались под популярную тогда песню Арно Бабаджаняна "Не спеши" в исполнении Муслима Магомаева, короля советской эстрады 60-х. А кататься в парных под песню, со словами - это по тем временам была новация редкой смелости. АЛЕН КАЛЬМА Но, не умаляя достижений победителей, рискну сказать, что московский чемпионат 65-го года в каком-то смысле был чемпионатом Алена Кальма. Хотя его имени среди победителей нет. Как-то так произошло, что, едва ступив на московскую землю, обаятельный француз оказался в центре внимания и сделался любимцем публики. Кальма был наделен истинно французским шармом и, надо отдать ему должное, умел быть любимым. Это был кумир, идол, излучавший флюиды невероятного обаяния, - он буквально утонул в океане восторгов и симпатий, сопереживания, а порой и обожания; все это можно сравнить, по-видимому, только с эпохальными гастролями в Москве Ива Монтана. Или с пламенной любовью наших сограждан к Жерару Филипу - знаменитому Фанфану. Впрочем, в нашем отечестве всегда, еще с грибоедовских времен, привечали обаятельных французов. (Забегая вперед, замечу, что эти симпатии москвичей естественным образом перенеслись и на преемника Кальма, нового лидера французских одиночников Патрика Пера, столь же обаятельного, но не столь удачливого в чисто спортивном смысле. Пера любил выступать, но, кажется, не столь уж уверенно чувствовал себя, когда надо было соревноваться. Именно Патрик первым позабавил публику лихим трюком - сальто назад на льду...) Кальма собирался заканчивать выступления в большом спорте. Страшно сказать, но ведь он занял очень приличное 4-е место на чемпионате Европы еще в 1957 г.! И третье - в 1958-м... Французу хотелось уйти красиво, победителем, публика жаждала того же. Годом раньше уйти красиво не получилось: на Олимпиаде в Инсбруке он пропустил вперед немца Манфреда Шнельдорфера, у которого до того неизменно выигрывал... Помню ажитацию московской публики, всеобщее ожидание французского триумфа, и роковой тройной прыжок, который Кальма рискнул сделать в произвольной программе, и то, как он, выходя из него, коснулся рукой льда, - и потому лишь второй, после Эммериха Данцера... Конечно, можно было подстраховаться и прыгнуть сальхов в 2,5 оборота, но Кальма хотел не просто победить, а победить так, чтобы все ахнули, чтобы все растаяли от восторга, он хотел сделать нечто из ряда вон выходящее, чего никто из его тогдашних соперников не делал и о чем даже не помышлял... Еще помнится совсем юная Габи Зайферт, занявшая тогда какое-то очень посредственное, во всяком случае, не призовое место: полненькая, плотная, с мощными ногами, истинная немка. Но при этом веселая, динамичная, озорная, энергичная, оптимистичная. Потом Габи постройнела и пошла побеждать - под руководством своей мамы Ютты Мюллер, которая была, без всяких оговорок, великим тренером (Соня Моргенштерн, Аннет Петч, Ян Хоффман, Катарина Витт суть ее произведения)... И, наконец, самое главное: трибуны лужниковского Дворца спорта, заполненные до отказа, очень неравнодушные, реагирующие на каждый удачно выполненный прыжок, на каждый изящный жест, на каждое красиво выполненное па, трибуны восторженные и, я бы сказал, благодарные. И даже на скучной обязательной программе, педантичном вычерчивании геометрических фигур, народу было больше, чем сегодня на иных матчах по хоккею... Кстати, во время чемпионата его участники тренировались на катке "Кристалл" вместе с нашими совсем еще не именитыми спортсменами. Людмиле Пахомовой, никому тогда не известной, удалось покататься с Бернардом Фордом. Просто взяла его под руку и сказала: "Бернард, покажи мне, как ты этот выход делаешь". А он оставил свою прекрасную Диану и сказал Миле: "Пожалуйста". Полная ностальгическая идиллия, апофеоз воспоминательного щемящего жанра... БУМ ШЕСТИДЕСЯТЫХ Словом, после 65-го фигурное катание, во всяком случае, телевизионное, стало бытом. В те годы каждую программу наших чемпионов мы смотрели по телевизору не меньше десятка раз - и столь же часто слышали избранные музыкальные номера, от отчаянной "Калинки" до знойной "Кумпарситы". Вот мы смотрим "Калинку"/"Кумпарситу" на чемпионате СССР, потом - на показательных выступлениях после чемпионата СССР; потом шел чемпионат Европы и показательные после чемпионата Европы; потом чемпионат мира и соответственно показательные... В олимпийский год - то же самое с Олимпийскими играми, и наконец, с какого-то момента труппа ведущих фигуристов, звезд, стала заезжать в Москву во время турне с показательными выступлениями после завершения сезона... "Ка-алин-нка-ма-алин-нка, калинка моя!..." А были еще разные менее эпохальные соревнования вроде Кубка страны, которые также просачивались на телевидение и давали возможность перед международными чемпионатами еще раз-другой взглянуть на любимцев народа и на подпирающий их второй эшелон. И что странно - вот он, бум! вот он, гипноз голубого льда! - от этого приятного однообразия не уставали... Имена знаменитых фигуристов, звезд и звездочек, своих и чужих, наших и ненаших стали родными и близкими. Действительно, кто не знал Пегги Флеминг, Ханну Машкову, Гэри Висконти, Тима Вуда, Толлера Крэнстона? Или наших: Людмилу Пахомову и Александра Горшкова, Сергея Четверухина, Юрия Овчинникова, Елену Водорезову, Игоря Бобрина, Владимира Ковалева? Их имена стали родными, их произносили в каждой советской квартире, в заводской курилке, в научном институте, в трамвае, в очереди... Одновременно начинается что-то вроде родительского психоза. Мамы и бабушки тянут детей и внуков в секции фигурного катания, это становится модно и престижно, да просто необходимо, как раньше была необходима игра на пианино, - и они возят детей "на катание" через весь город и обратно. Этот бум охватывает самые различные слои общества - от министров до уборщиц, от достаточно замкнутой касты профессиональных спортсменов до самой что ни на есть яйцеголовой интеллигенции. Между прочим, публикуемые здесь фотографии - в каком-то смысле порождение этого бума, этого новообретенного ледового очарования. Ну разве за два-три года до того могла рядовому московскому фотолюбителю прийти в голову мысль взять фотоаппарат и двинуть через весь город на соревнования по фигурному катанию? Что тогда было для нас катание? Взгляд и нечто... А тут - Кальма, Данцер, Романовы, не говоря уже о Белоусовой с Протопоповым... САЛЬХОВ, ТОДЕС И КОЛБАСА "САЛЯМИ" Популярность фигурного катания во второй половине 60-х стала, вероятно, неким социальным знаком, симптомом изменения общественного климата, хотя и симптомом несколько иного рода, чем вечера поэзии в Политехническом... Это, скорее, был своеобразный знак вестернизации, соприкосновения СССР с мировой, западной - назовите, как хотите, - культурой, спортивный аналог черного кофе или колбасы "салями". Западные мелодии, не допускаемые на наше радио и тем более на телевидение, зазвучали в показательных программах фигуристов, а Белоусова и Протопопов и вовсе ошарашили публику и начальство разбойным рок-н-роллом "Rock Round The Clock", знаменитым шлягером Билла Хейли аж из 1954 года... Кстати, тогда, в середине 60-х, этот показательный номер вызывал у меня весьма смешанные чувства: с одной стороны, кукиш, и не в кармане, а публично показанный партийным властям и спортивно-культурным министерствам, самым подлым образом зажимавшим западную поп- и рок-музыку. А с другой, была в этом какая-то дисгармония, потому как Белоусова и Протопопов казались мне, школьнику, людьми почти пожилыми, у Протопопова вроде бы уже и лысинка намечалась... С другой стороны, и сам Билл Хейли с песенками середины 50-х в эпоху "Битлз" казался рухлядью... Это сейчас мы во всех УКВ и FM-диапазонах слышим "Роллингов", Пресли, Джерри Ли Льюиса, "Квин" и Аллу Борисовну и уже не помним, что было сначала, а что потом... Именно показательные номера фигуристов втащили на советское телевидение целый пласт западной модной музыки, от знаменитого в 60-е трубача Херба Алперта, музыканта легкого, прозрачного, ненужных и социально вредных мыслей не навевающего, до хитов из идеологически чуждой нам "Вестсайдской истории" (типа "I wanna live in America" забытого ныне Трини Лопеса) или чудного вальса Мориса Жарра из запрещенного у нас фильма "Доктор Живаго" (того, что с Омаром Шарифом). Впрочем, не имея возможности влиять на подбор музыки зарубежных фигуристов, начальство сопротивлялось вольностям наших мастеров, пыталось по мере своих слабеющих сил блюсти их эстетико-музыкальную стерильность. Забавный момент: ссылаясь, как обычно, на возмущенные письма трудящихся, у Пахомовой и Горшкова попытались снять номер, сделанный на музыку Мишеля Леграна из кинофильма "Шербурские зонтики" в исполнении Луи Армстронга. Мол, певец - подозрительно хрипатый, сомнительного таланта, и вообще, сколько хороших зарубежных певцов - Карузо, Робертино Лоретти... Но начальственные строгости имели пределы. Фигуристы, звеня коньками, побеждали на голубом льду. Победы были нужны не только Родине, но и начальству как специфической советской корпорации. Они, эти ледовые победы, стали изящным дополнением к традиционным победам в хоккее, столь ценимым еще более высоким и даже высочайшим, уже не спортивным, а - бери выше - начальством. Те же Пахомова и Горшков заявили: если снимете показательные с Армстронгом - совсем не будем кататься! И начальство, это не Бог весть какое смелое спортивное начальство, сильно дорожившее своей непыльной работой с беспрерывными зарубежными поездками и, по большому счету, боявшееся конфликтов не меньше, чем сами фигуристы, - отстало. РОМАНТИЧЕСКАЯ БЕДНОСТЬ Людмила Пахомова долгое время каталась на коньках, переделанных из одиночных (отечественных коньков для танцев на льду в те годы не было). У танцевальных коньков эже лезвие, короче пятка и нет большого нижнего зубца, используемого при приземлении после прыжка. А у танцоров, как известно, прыжков нет, им зубец ни к чему, он только мешает... У Пахомовой были коньки, которые папа будущей чемпионки Союза Елены Щегловой переделал из одиночных, все, что требуется, укоротив, распилив и запаяв. И лучшая наша фигуристка (и, без преувеличения, очаровательная женщина) старалась, оказавшись после выступлений перед телекамерой, прятать ноги с самопальными коньками под скамейку... В это трудно поверить, в конце концов, 60-е - это не середина 50-х, когда на первом своем чемпионате мира по хоккею великий Всеволод Бобров и его партнеры перед матчем с брутальными канадцами до глубокой ночи усиливали старенькую свою амуницию, собственноручно подшивая под свитера подкладки из войлока и дополнительную кожу на перчатки... Но так было. Тем не менее ноги нашей примы рассмотрели - и английские тренеры Арнольд и Джордж Гершвиллеры подарили ей первоклассные коньки фирмы "Вильсон". Пахомова встала на них, лишь когда стала кататься с Горшковым, то есть не раньше осени 66-го... (Надеюсь, этот сентиментальный штрих - вариант сказки о Золушке, ставшей принцессой, а потом, естественно, королевой, Золушке с хрустальными коньками на ногах - добавит в это повествование еще одну столь необходимую ему идиллически-ностальгическую ноту.) НОВАЯ МЕНТАЛЬНОСТЬ Помимо всего прочего бум фигурного катания 60-х обозначил некий глубинный сдвиг в нашем понимании спорта. Он стал не только симптомом проникновения в спорт некоей новой эстетики, но и обозначил подступ к иному типу понимания спортивного действа. В нашем материалистическом обществе спорт долгое время воспринимался через призму простой, линейной, "материальной" шкалы оценок: голы-очки-секунды. Эти голы-очки были идеальным аналогом общепринятых индикаторов плановой экономики - тонн, километров, кубометров, штук, многих миллионов штук. За них, голы-очки, следовало бороться, соревноваться, устанавливая зримые и понятные рекорды, столь же зримые, как рекорды стахановцев и их позднейших последователей. И только на выходе из этой прямолинейно-категоричной эпохи, эпохи простых и жестоких решений, общество оказалось способным воспринять, понять и полюбить принципиально иное спортивное зрелище, где оцениваются неуловимые, ускользающие (в прямом и переносном смысле!) нюансы движений. В фигурном катании нет фиксируемых знаков телесного действия (они эфемерны и преходящи) - и нет однозначных, простых критериев оценки. Никто не измеряет, кто прыгнул выше или пролетел в воздухе дальше, и кто на десятую долю секунды быстрее других справился с дорожкой шагов - зато оценивается стиль и скольжение. Хотя прыгнуть 2, 2,5 или все 3 оборота - это важно, как важно и самое очевидное - упал или устоял на ногах. Тем не менее при всей прозрачности ситуации "упал-поднялся" телодвижения фигуристов в конечном счете оцениваются весьма неочевидным, неоднозначным и небесспорным образом. А не-очевидность и не-бесспорность - это совсем не те добродетели, которые приветствовались в жестко выстроенном и насквозь контролируемом властью советском обществе. САМОУТВЕРЖДЕНИЕ ИНДИВИДА Бум фигурного катания возымел еще одно совсем неочевидное следствие. Десятилетиями лед в России воспринимался как пространство, созданное для массового, народного, коллективного действа/гуляния/состязания. Как плац, как пустырь, как, наконец, футбольное поле. Но внезапно, в считанные годы, происходит революция в восприятии льда, этого символического аналога российского бесконечного пространства, - и он превращается из среды массового катания в пространство для катания и тренировки фигуриста, одиночки, индивида. Более того: в ноябре 1956 г. в Москве, в Лужниках, открывается первый в Союзе Дворец спорта. Фигуристы получают то, о чем ранее могли только мечтать, самое для них главное и необходимое - настоящий, "большой" искусственный лед. Дорогой и дефицитный. Такой, идеальный по качеству и доступный круглый год, лед сразу же становится ценностью - но индивид получает право владеть и распоряжаться этой ценностью на равных с целыми коллективами, с той же хоккейной командой, где на поле - дюжина здоровых мужиков, сплоченных донельзя общими коллективистскими целями, и еще два состава - за бортиком, рвутся в бой... Все это вместе взятое проявило некоторое смещение баланса между коллективным и индивидуальным в нашем далеко еще не индивидуалистическом, в полной мере советском обществе, а также готовность власти признать подобное смещение и смириться с ним... РЕАБИЛИТАЦИЯ ТЕЛА Равным образом легитимация фигурного катания как национального спортивно-культурного действа означала реабилитацию тела. Не милитарного тела рабочего-физкультурника, готового к труду и обороне, а тела в ином, более либеральном, что ли, понимании, включающем элементы эротизированной эстетики и отвергающем чисто функциональное восприятие человеческого тела как простейшей стандартной детали, неразличимого невооруженным глазом винтика мегамашины. Примечательно, что это проступило не только в фигурном катании - примерно в то же самое время, в начале-середине 60-х, в Союзе проснулся жгучий интерес к художественной гимнастике. Это заслуга поколения Людмилы Савинковой, Татьяны Кравченко, Елены Карпухиной, Лии Назмутдиновой, Эльвиры Аверкович... До того на наших стадионах появлялось множество очаровательных и привлекательных девушек, но это очарование категорически не должно было перерастать в чувственность. И при любых мыслимых совершенствах наших гимнасток, фигуристок и т.п. речь могла идти только о культе результата, но никак не о культе женского тела. В 60-е стерильность советского спорта была некоторым образом поставлена под сомнение - и прекрасные наши спортсменки, несомненно, осознавали это. Приведу один только фрагмент из книги двукратной чемпионки мира по художественной гимнастике Людмилы Савинковой. Гимнастка, выходящая на помост, пишет она, "чувствует устремленные на нее взгляды не только женщин, но и мужчин. Она чувствует, как вместе со спортивным азартом и эстетическим наслаждением, которое они испытывают, глядя на ее стройные обнаженные ноги, на ее открытые плечи и красивые руки, к ней устремляются волны совсем иной природы. К гимнастке, которая в этот момент сама женственность, несется поток чисто чувственного возбуждения... И только ханже или дремучей серости придет в голову мысль видеть во всем этом поползновение на общественную мораль". Все это, между прочим, было написано в конце 60-х, в социальных и культурных контекстах той эпохи, которую маркировал московский чемпионат по фигурному катанию. Если бы еще художественная гимнастика была тогда олимпийским видом спорта... Но возвращение человеку его телесности, отторгнутой тоталитарной властью, и публичное признание этой телесности ценностью не только не случайно, но неизбежно совпали с концом этой власти. Сублимационные механизмы и технологии, присущие тоталитарному обществу и вводимые так же, как и любые технологии власти, - насилием, переставали работать. Табуирование эротизма становилось все менее категоричным, соответствующие гласные и негласные запреты и ограничения неумолимо подвергались эрозии. Впереди было преодоление жесткого разграничения "конвенциальных" форм сексуальности и "патологических"; прекращение де-факто уголовного преследования сексуальных меньшинств; социокультурная (и отчасти идеологическая) революция, утвердившая помимо всего прочего право индивида относиться к сексуальному акту как к акту наслаждения, не связанному с потенциальным продолжением рода... Выполнив все свои явные и неявные задачи, к концу 60-х Великая Ледовая Революция исчерпала себя, освободив социальное пространство грядущим, куда более масштабным социокультурным катаклизмам. Революция эта оказалась знаком и составляющей процесса очень фундаментального, глобального, который я, не вдаваясь в подробности и научные определения, назвал бы просто - процессом культурного изменения мира. Но тогда, в 65-м, мы просто смотрели на лед, немного наивные, неизбалованные первоклассными зрелищами, и наслаждались... ТАК ПРОХОДИТ СЛАВА Вообще 1965-й был хорошим годом для нашего спорта. В апреле вернулся в большой футбол Эдуард Стрельцов. В июле приехали бразильцы с Пеле. Тогда же взошла звезда Натальи Кучинской... Опять же с 65-го наши футбольные клубы стали выступать в европейских клубных турнирах. Ну пусть не в турнирах, а для начала в одном Кубке кубков, но - лиха беда начало... Мы стали дышать одним воздухом с Европой - по крайней мере одним спортивным воздухом. ...Но что сталось с героями московского чемпионата? Ален Кальма меньше чем через месяц выиграл "золото" на первенстве мира в Америке, в Колорадо-Спрингс, и, как и мечтал, ушел победителем, ушел, чтобы наконец-то серьезно заняться медициной. Но мы этого не видели - трансляций из США в те годы еще не было (если не считать знаменитого трансатлантического репортажа о похоронах президента Кеннеди). Эммерих Данцер сумел занять в Колорадо-Спрингс лишь пятое место, он - остался, и еще выигрывал много всякого разного, но в 68-м на Олимпиаде в Гренобле проиграл своему соотечественнику Вольфгангу Шварцу главный старт жизни, да что там - в тройку не попал, он, чемпион мира, фаворит # 1, и ушел из большого спорта в полном расстройстве чувств... Кстати, при всей несхожести Кальма и Данцера у них обоих была одна общая драма: ни тот ни другой не смог победить на Олимпиаде... Зато стал олимпийским чемпионом Ондрей Непела, приехавший на московский чемпионат 14-летним подростком с детской улыбкой и занявший тогда какое-то очень далекое место. Хотя Непела, при всех его достоинствах и поистине фантастическом трудолюбии, как мне кажется, был далеко не самым ярким фигуристом 60-70-х. Но упорство, упорство и еще очень хорошая "школа"... Думаю, многие помнят, как, откатав пару номеров показательной программы, Ондрей мог сделать, один к одному, полтора десятка изумительно высоких прыжков в шпагат... Ева и Павел Романовы, насколько я помню, после 65-го года ушли в "Холидей он айс", и мы быстро забыли об их существовании. Диана Таулер и Бернард Форд уже в следующем, 66-м, стали первыми в Европе и мире, выигрывали, очаровывали, заставляли собой восхищаться - и ушли в 69-м непобежденными, надолго оставив первую ступеньку пьедестала Людмиле Пахомовой и Александру Горшкову. "Мы уходим, потому что уже созрели новые чемпионы", - сказал галантный Бернард. Габи Зайферт выиграла под руководством своей знаменитой мамы все, что только возможно, - опять-таки кроме Олимпиады. После 66-го года, когда "французская березка" Николь Асслер получила очередную "бронзу" на чемпионате Европы в Братиславе, я ничего больше о ней не слышал. "Sic transit gloria mundi" - "Так проходит мирская слава". Теперь о наших, слава которых, надеюсь, все же не так подвержена разрушительному воздействию времени. Людмила Белоусова и Олег Протопопов победили в Колорадо-Спрингс, им не было равных в 66-м и 67-м; в 68-м в Гренобле они выиграли свою вторую Олимпиаду. А следующий год оказался для них черным: только второе место на чемпионате СССР, также второе - на чемпионате Европы (оба раза проиграли новой паре Станислава Жука Ирина Роднина - Алексей Уланов), а на чемпионате мира - третьи, впереди них оказались еще и Тамара Москвина с Алексеем Мишиным... Потом они ушли из спорта в профессиональный ледовый балет, долгое время там выступали. А в 1979 г., во время гастролей Ленинградского балета на льду в Швейцарии, надумали там остаться, надолго сделавшись для нас эмигрантами и изгоями. После этого о них стали писать в погромных тонах, в рубриках типа "Кто был кто" и под заголовками вроде "Чтобы забыть навсегда"... Вспомнили о них только в годы перестройки - как-никак эти люди немало сделали для нашего спорта, да и отношение уходящей в Лету и всенародно порицаемой в те годы системы к ним было, мягко говоря, не очень доброжелательным... Татьяну Тарасову вскоре после чемпионата мира 65-го года заставил уйти из спорта привычный вывих плеча - этот бич хоккеистов и пбрников (какие могут быть поддержки с привычным вывихом?). Она изо всех сил сопротивлялась злой судьбе, перешла было из парного катания в танцы, но вынуждена была прекратить выступления - это в 19-то лет! - и стала прекрасным тренером, подготовившим, я бы даже сказал высокопарно - взрастившим, выпестовавшим многих великих чемпионов. А Георгий Проскурин продолжал выступать, и довольно успешно, с Галиной Карелиной, и в 71-м году они заняли третье место на "Европе". Людмила Пахомова после московского чемпионата еще некоторое время каталась с Виктором Рыжкиным, затем ее настигла тяжелая травма, выступать и тренироваться она не могла, отношения с Рыжкиным стали натянутыми и вскоре порвались... Впрочем, болезнь Пахомовой и разрыв ее с маститым партнером имели и одно положительное следствие. Ибо, по мнению некоторых специалистов, в частности той же Татьяны Тарасовой, альянс Пахомовой и Рыжкина был изначально дисгармоничен и большого будущего не имел: Виктор Иванович Рыжкин, конечно, был одним из лучших тренеров в стране, но по темпераменту он мало подходил Людмиле Пахомовой. Так или иначе, с 1966 г. она, двукратная чемпионка СССР, стала кататься с Александром Горшковым, никому не известным перворазрядником, который впоследствии стал ее мужем. Это был прекрасный дуэт: потрясающее обаяние, энергия и задор партнерши - и благородная сдержанность элегантного партнера... "Кумпарсита" - это они, и это останется навсегда, как "Поехали!" Гагарина, "Yesterday" Пола Маккартни или "Болеро" Майи Плисецкой... Вообще Пахомова и Горшков были одной из самых блестящих пар в стране, не на льду, а вообще: у нас столько прекрасных женщин, но так мало мужчин, которых можно было бы назвать джентльменами... Через несколько лет эта наша пара потеснила с высшей ступени родоначальников и, как тогда принято было писать, законодателей спортивной моды в танцах - англичан и сделала из танцев на льду нечто такое, что уж никак невозможно было не включить в программу Олимпийских игр. И в Сараево в 1976-м Мила и Александр стали первыми олимпийскими чемпионами по танцам... И - невозвратимая утрата - первой из народных любимцев 60-70-х ушла из жизни невероятная Людмила Пахомова... Первыми уходят самые любимые, самые обожаемые... Нет уже и Станислава Алексеевича Жука, человека с нелегким характером, но притом талантливого, ищущего, фанатика и мастера своего нелегкого тренерского дела. И, да простит меня читатель за жесткую, скептическую, но правдивую ноту, - нет уже той великой, всепоглощающей народной любви к фигурному катанию. Увы. Фото: Анатолий Бочинин |
|||||||||
